о педофилах и троллейбусах

— Если хотите, вы можете уйти.

— Тогда я, пожалуй, пойду.

— Но учтите — у нас длинные руки!

— Тогда я, пожалуй, останусь…

На днях было. Несу на встречу с Женей только что вычитанную из телефонного  интернета новость – удивить думаю его. «Прикинь, в Австралии арестовали священника-педофила!»

Ответ мне пришёлся слаще любой пощёчины: «Тоже мне, удивила».

А ведь и правда. Как-то мозги мозолит мне, что можно насиловать детей и быть чистым перед небесами. Или эти священники настолько там напросвящались, что их дзены подарили им кольца всевластия? Тогда пропишите мне тоже колечко, я пойду раздавать щелбаны пол

итикам. А если тебе там так плохо, что мозги за грабли закатились, встань и уйди. (Если всевышний простил тебе педофилию, на это он точно не обидится).

Пока я об этом думала, в дверях забитого троллейбуса успел образоваться тромб из какого-то молодого паренька и визгливой ТЁТЕНЬКИ, как называет их Ира. Что бедняга натворил, я не знаю, но визг стоял знатный, причём поносила тётка парня в лучших традициях перехода на личности, доходя до «закрой рот».  Он пытался ей что-то отвечать, но суровый родной менталитет заставил заткнуться в дань «уважения к старшим». Даже если эти старшие в конец охренели (простите). Я ужасная, я не уважаю пожилых людей и блаблабла, но каждый раз ловлю себя на мысли, что никто из моей семьи не позволил бы себе так орать на чужого человека.

Тут всё вроде как идёт к тому, что люди в возрасте – всепоглощающее зло. Но это не так вовсе. Другое дело, что ненормально большая часть белорусов – пенсионеры. Мы стареющая нация, и все правила поведения меньшинству большинством насаждаются. Вот и накапливается злоба в отношении стар-и-млад. Мы «невоспитанные грубияны, которые не знаю истории своей страны». А они «маразматики, оставляющие наследство едва знакомым людям, но не семье». Я уже столько таких историй наслушалась…

У меня вот есть бабушка, которая целыми днями сидит с внуками, помогает детям с кредитами и очень любит рано утром ходить на море. Свою бабулю я буду уважать. А каких-то незнакомых людей, у которых не то что скелеты, а целые захоронения в шкафах, как у тех священников-педофилов,  как и орущих в транспорте тёток – увольте.

Лапшу о беспредельном уважении пора разматывать.

ярмарка

— Какой чудесный бал! — сказал он графу. — Просто не налюбуешься. Чего тут только нет!

— Мысли, — отвечал Альтамира.

Сколько ты стоишь?

Это неважно. Всё равно абсолютно каждый продаётся за хорошее словцо. Жест, вздох, верный образ, чай только с бергамотом, засыпать только засветло.

Сколько ты стоишь?

Покупаешь шубу или красишь волосы в малиновый, обнимаешь всех подряд, строишь из себя второго Шекспира или носишь громадные кольца? Для всех мечешь бисер, не успевая его назад собирать в коробку, так и не оставляя чего-нибудь себе на безделушку. Комплекс полноценности эдакий: мол, я без тебя смогу.

А ты попробуй.

Как ни странно, с людьми та же штука прокатывает, что и с мясом – мамки-няньки были правы – лежалый товар ценится меньше. На ярмарках будто сидишь, ножками качаешь, а мимо тебя проходят чужие люди, сверху вниз глядят и прицениваются, а ты на них учтивостями и завлекаловками сыпешь «а я вырасту и буду королева».

Набор слабоспаянных  мыслей, но главное – я не знала до сих пор людей, которым никто не был нужен. Человеку нужен человек.

Это ведь такое чудное беззаботное чувство, когда ты сам спрыгиваешь с этого прилавка, собираешь свои манатки и идёшь ДОМОЙ.